В воскресенье 22-го июня. Мы должны были перелететь на 5-й полигон возле Ейска. Утром объявляют, что началась война. Наш полет отставили. Ночью поднимают по тревоге, все училища сажают в эшелоне. Часть училища ушло в Моздок, нас подвезли под Куйбышев на станцию Безенчук. Там снова тренировка.

После окончания училища нам присвоили звание сержант, и нас, 7 экипажей, отбирают, у кого лучше была техника пилотирования для переучивания на пикировщики Пе-2. Когда окончили курс переучивания на Пе-2, прошли боевое применение, бомбометание с пикирования, нам присвоили звание младших лейтенантов. Два экипажа при переучивании на Пе-2 погибло, так что нас пятеро осталось.

- А.Д. Летали интенсивно, или больше времени проводили на земле?

- Интенсивно. Питание было хреновое. Поэтому и начали падать. Там нагрузочка хорошая, силенка должна быть. Когда выходишь с пикирования, смотришь, вроде впереди лес, потом туман начинает застилать глаза и не видишь, сплошной туман.

Эти курсы мы окончили 13 августа 1943 года и нас направили в 13-й двухмоторный истребительный полк Северного флота, летавший на Пе-3.

Мы прилетели в Ново-Сухотино, возле Петропавловска. Приехал командир полка. Смотрим, пригоняют А-20Ж «Бостоны». Командир полка говорит: «Старший лейтенант Макарихин, сделайте полет по кругу, пусть пилоты посмотрят, как надо летать». Никаких спарок не было. Мы стоим возле «Т». Он вырулил. Командир комментирует: «Вот разбегается, поднял нос, оторвал переднее колесо, пошел на основных шасси, потом оторвался, пошел дальше, круг сделал, зашел, сел. Так надо летать». Ты первый, второй, третий… пятый. Два полета по кругу и один полет в зону. В зоне только делать мелкие виражи, блинчиком, чтобы почувствовать. Отлетали, все нормально. А до этого с инженером изучили показания приборов, там же все по-английски. Никакого переводчика не было. Говорят: «Завтра запасное белье взять, мыло, зубной порошок, все, что необходимо и быть на аэродроме». Все в недоумении, никто ничего не знает. Приходим, стоит самолет Ли-2: «Садитесь в самолет». Сели в самолет. Командир Марьянов, полковник. Мы потом у механика Ли-2, все таки спросили: «Куда мы летим». Он говорит: «В Красноярск». Прилетели в Красноярск, приняли «бостоны» по ведомости. Первый раз мы полетели без штурманов и радистов, только летчик и техник. В группе был и штурман и радист. А мы просто, как ведомые. Перегнали мы. Нам сказали, что нагоните самолетов на полк, а потом полком пойдем на север. Вооружение было: 6 крупнокалиберных пулеметов в носу. И был второй вариант: 4 пушки и два крупнокалиберных пулемета. Короче говоря, почти нагнали. Вдруг приходит приказ: «Перегнать на север 5 самолетов, на Балтику 6 самолетов и так далее». Нас разогнали. Потом приходит приказ: «13-й истребительный полк переименовать во 2-й перегоночный полк самолетов». Все! Фронтовое питание, выслуга, как на фронте. Мы гоняли целый год! Я перегнал 25 самолетов. Командующий Северного флота наградил медалью за Боевые заслуги. Меня должны были к Ордену Красной Звезды представить, а тут приходит приказ, нас на фронт. Ну, говорят, там заработаете. А мою Красную звезду отдать Хинченко, секретарь партийной организации полка.

- А.П. На Пе-3 вы не воевали?

Нет. Было всего три самолета, которые мы сдали в ЗАП.

Вот так гоняли года, а потом пять экипажей направили на фронт: командир эскадрильи, его заместитель, три командира звена. В 51-й полк, потому что летчиков полно, а руководящего состава нет. Нас сделали командирами звеньев. У нас налет был большой. 4 экипажа улетели, а я один остался, у меня началось расстройство желудка. Я отстал, они улетели в Новую Ладогу. А меня стали лечить. Сульфидин давали пить. Его с аптечек самолетных вытаскивали. Одна бабушка говорит: «У старшего сына была такая же картина, как у тебя. Одна бабка посоветовала красную смородину» - «А где взять?» - «У соседки есть». Она притащила эту красную смородину, съел полный стакан. Ем и чувствую облегчение. Поставили меня на ноги за две недели. Должна была эскадрилья с Дальнего Востока лететь на фронт, и я должен был полететь с ними. А они с вечера дали газу, он им зарубил вылет. А мне говорит: «А ты лети сам». Вот так со штурманом и стрелком-радистом полетел. Короче говоря, я улетел, прилетел в Ленинград. А там говорят: «Ваши уже улетели». - «Куда?» - «Не знаю, какое-то спецзадание у них». Я звоню в штаб ВВС, говорю: «Пригнал самолет, должен был идти на фронт. Что делать?» - «Сдайте самолет. Там стоит «Дуглас» Желтухина. Садитесь в самолет и летите в Москву». Прилетаю в Москву, а там говорят: «Они же в Новой Ладоге!» Сели на поезд и уехали в Ленинград. Приезжаем в Новую Ладогу. Они завтракают. Мещерин был командиром эскадрильи. Говорит: «Быстренько покушайте, и начнем тренироваться. Через 3 дня мы должны быть в Клопицах и ходить на боевые задания». Это уже был август 1944 года. Я был в звании лейтенант. Должны были поставить командиром звена. Во всех звеньях по три экипажа. Соколов Валька сразу с рядового летчика, он на год раньше окончил училище, его сразу поставили заместителем командира эскадрильи по летной подготовке.

Мне говорят: «Поход, посотри озеро. Сходи на полигон, походи на высоте 30 метров». Мы взлетели. Я так сделал полета 2 или 3. Потом приходит командир полка: «Надо проверить у него технику пилотирования». - «Перед отлетом сюда у меня уже проверяли технику пилотирования. У него не надо проверять». Через 2 или 3 дня вылетели в Клопицы. Из Хлопиц начали летать. А до этого там встретились летчики из Первого Гвардейского полка. У Сашки Преснякова уже было четыре ордена Красного Знамени. Наш заместитель командира полка Соколов говорит: «Подумаешь, три, четыре ордена, пройдет месяц и у меня будет не меньше». Пресняков ко мне он отнесся по-дружески. Начал мне рассказал, как ходить, как атаковать - передавал свой опыт, а я это мотал на ус. И это мне очень здорово помогло.

- А.Д. Что конкретно рассказывал?

- Если два боевых корабля, лезть на них нет необходимости. Ваша задача топить транспорт. Объяснял как надо обходить корабли и топить транспорт. Я, конечно, прислушивался к его советам. А Соколов полетел на задание. Между Таллинном и Хельсинки стояли сети, чтобы наши подводные лодки не могли выйти, а эти сети охраняли военные корабли, возле сетей стоял небольшой транспорт. Он полез топить этот транспорт, не обращая внимание на военные корабли, они взяли и сбили его, с первого вылета. Вот и все его ордена.

- А.П. Торпедометанию обучались?

- В Новой Ладоге тренировку прошли, только не торпедами, а учебными болванками. Заходили на нужной высоте, и сбрасываешь учебную торпеду. Два или три раза мы на полигон сходили. Нужно должность заместителя командира эскадрильи исполнять кому-то. Мещерин назначает меня. Я уже стал заместителем командира эскадрильи. А потом уже, когда присвоили «героя», то присвоили очередное воинское звание, старший лейтенант.

- А.Д. Ваш первый вылет помните?

- Пошел с Богачевым Сашкой, он был в нашей эскадрильи. Я ведущий, а он у меня ведомый. Короче говоря, первый вылет мы сделали, я торпеду сбросил. Она может 10-15 метров по носу прошла и ушла, утонула. А Богачев с бомбами, чтобы топматчевым методом бомбить. Он близко бросил, бомба срикошитировала и вместо того, чтобы попасть в корабль, перепрыгнула через корабль и утонула.

- А.П. Вас кто-нибудь прикрывал в этот вылет?

- Мы стояли в Клопицах. Вылетали так: шли по Финскому заливу, потом прижимались к Финляндии. Проходили на бреющем между кораблями, что сети охраняли и Хельсинки. Как только проскочил их, потом уже простор.

- Истребители сопровождения в этом вылете были?

- Обычно, как за сети нас вытолкнут в море, они возвращались, а мы тут уже, как хочешь. Первый наш вылет закончился нечем. Потом прилетели, начали разбор. Шла эвакуация немцев из Таллинна. Короче говоря 22 сентября, мы пошли на задание. Я был с Богачевым, он ведомым, я ведущим, напоролись мы на транспорта. Я торпедировал 7 тысяч тонн. А Богачев потопил тральщика.

- А.П. Чем было обусловлено, что в паре один шел с торпедами, другой с бомбами?

- Торпедоносец и топмачтовик, они идут парой. Когда идут в атаку, топмачтовик на максимальной скорости идет на цель, а торпедоносец прицеливается уже по нему. То есть топмачтовик берет огонь на себя и дает возможность торпедоносцу подойти. Такая задача была. Потому что если, допустим, просто торпедоносец, то по нему весь огонь будет, а так они сначала лупят по этому. У ведомого задача сложнее и риск погибнуть у него больше.

Мы прилетели, доложили. Очень много кораблей было. Командир полка это услышал: «Все самолеты, которые есть - на вылет!» Я попал в группу командиру полка. А вторую группу возглавил Мещерин. На караван заходили с двух сторон поперек курса, чтобы усложнить задачу зенитчикам. Шел 18 тысяч тонн колоссальный двухтрубный корабль видимо, с техникой и солдатами. Мы торпедировали его. Я и Ситяков двумя торпедами, мы завалили этот транспорт. Мещерин тоже потопил транспорт и его группа потопила сторожевой корабль. Из нашей группы Пудов вышел вперед. Потопил тральщик, но его подбили. Он пошел на транспорт, хотел врезаться в транспорт, но не дотянул, зарылся в воду, и все, готов. Мы потеряли тогда один экипаж.

- А.П. Какой это был ваш боевой вылет?

- Наверное, четвертый или пятый. Еще немного было вылетов. Всего я сделал 50 вылетов за всю войну.

Вот так за этот день я потопил 7 тысяч тонн и 18 тысяч тонн. Два корабля. За каждый корабль представление к награде. Орден Красного Знамени.

- А.Д. Третий как был потоплен?

- Был, по-моему, на свободной охоте. Вылетает с торпедой и уходили. Ищи цель, найдет, топит, нет - возвращается.

- А.П. Одиночный?

- Да.

- А.П. А с подтверждением как?

- Одиночных посылали в плохую погоду, чтобы не потерялись. Если в плохую погоду, посылали 2 или 3 экипажа, они терялись. Несли не боевые потери. А с подтверждением - были фотографии. В каждом экипаже был фотоаппарат. У каждого штурмана в задней кабине, там были такие окна, у него были большие ручные фотоаппараты, он через эти окошки фотографировал. Если даже потопил, снимков не привез и подтверждение есть и истребителей, и экипажа - не засчитывалось. Считали, поврежденный. А это уже другой коленкор.

- А.Д. Когда попали торпедой, ждать пока он утонет?

- На снимке виден взрыв. А они быстро тонут. Вот лайнер тонул 40 минут - это долго. Но там был разведчик, летал и фотографировал сверху. Разведка полка. Он дал эти данные. Так я потопил 5 транспортов, водоизмещение сейчас не помню. Факт то, что за четыре - получил 4 ордена Красного Знамени. А за пятый не знал, дадут или нет. У нас такое поверье, что как пошлют на Героя, обязательно собьют. И все руками и ногами - только не героя. За пять за транспортов получили четыре Красного Знамени и Звезду. 6 марта 1945 года. По сути дела, полгода на фронте и в итоге оказался Героем Советского Союза.

- А.П. Потери за этот период были большие?

- За период нашего пребывания полк пополнялся трижды в количестве не менее 10 самолетов. Короче говоря, было 3 пополнения, из трех пополнений осталось только 6 экипажей. Остальные ушли на дно.

- А.П. От чего несли в основном потери?

- Истребители нас не сбивали, потому что было прикрытие нашими истребителями из 21-ого истребительного полка, потом пошли «яки» дальнего действия. Мы боялись зениток.

Вот смотри. В октябре Мещерин повел девятку на Либаву. Они потеряли три самолета. Немцы не ожидали, что мы наберемся такого нахальства на 30-ти метрах врываться в порт с бомбами и и торпедами.

Второй вылет, вторую девятку вел я. Страшно? Конечно, страшно было. Я пришел на свой аэродром на одном двигателе. Самолет был избит, черт знает как. После этого через полчаса еще один самолет пришел. И еще один самолет сел на озеро Папес, возле Паланги. Это было холодно, ледок был. Он приземлился на этом озере. Экипаж остался цел, а самолет погиб. Из девятки пришло 3 экипажа. 6 экипажей не вернулось.

В этом вылете мы, пикировщики, истребители и штурмовики потеряли 56 самолетов! За один только вылет!

Потом топил, топил. Шли разговоры, почему экипаж Борисова не награждаете. Потопил уже 10. Потом линкор торпидировал. Мне дали только 10 тысяч рублей за потопление линкора. Никаких наград не дали.

Заместитель командира полка по летной подготовке был Орленко. Он говорил так: «Пока меня не наградят, я никого награждать не буду». Мы с Кольберга из Польши, перебазировали обратно под Ленинград. Пришел транспорт, чтобы забрать моторы, запчасти для самолета. Орленко с комиссаром Добрицким загрузили туда порядка 100 ящиков размеров со шкаф с барахлом, посудой. Начальник особого отдела это все фиксировал и по своей линии туда. Они погрузили свои ящики, а запчасти, моторы не взяли. Причем ящики подписывали моей фамилией, Рачкова, Лобачева. У нас никаких ящиков не было. Короче говоря, транспр пришел, его сразу арестовали. Военный совет постановил снять его с должности и впредь выше командира эскадрильи не назначать. Иванов, который у нас был начальником штаба, стал командиром дивизии. Он приехал, дал команду построить полк. Полк построили. Ему докладывает начальник штаба. А он говорит: «Товарищ капитан, я приказал построить полк командиру полка, а не начальнику штаба. Вызвать командира». Он идет, ссутулился и идет: «Равняйся! Смирно!» Доложил. Иванов: «Вы можете быть свободным, вас военный совет снял с должности». Тот отошел и стоит шагах в пяти. Иванов что-то говорил, потом поворачивается к нему, как закричит: «Убирайтесь вон!» Он ссутулился и вдоль всего строя пошел, пошел и ушел.

В конце 1945 года пришел приказ, направить нас на высшие офицерские курсы в Ригу. Двухгодичные курсы. Они хотели сделать Морскую академию. Мы окончили, нам это ничего не дало. Статус Академии не получили. Но прошли двухгодичное обучение по академической программе. Знания получили, а названия нет.

- А.П. Вы успели полетать на «пешках»?

- Летал. Сравнение скажу. На Пе-2 маломощные двигатели по 1200 лошадиных сил, а на Бостонах по 1800 лошадиных сил два двигателя. Мне на нем нравилось. Он и как истребитель очень хороший самолет. Мы с заместителем командира эскадрильи истребительного полка, когда стояли в Колобжеке, над аэродромом устроили воздушный бой. Я на «Бостоне», а он на своем «яке». Он не мог мне зайти в хвост, а его всегда держал под прицелом. Все время я уходил от него, он не мог по мне стрелять, а я его мог все время бить. При убранном внутреннем моторе он мгновенно разворачивался.

Если сравнивать приборное оборудование, то они тоже лучше. Радиостанции вообще никакого сравнения. На Пе-2 связываться с землей мог только стрелок-радист и то только на морзянке. А летчик, по-моему, вообще никакой связи с землей не имел.

- А.Д. Была такая проблема у «Пешек» на посадке, как прогрессирующий козел?

- Да. Прыгал до тех пор, пока винтами об землю не ударится, тогда опустит хвост, и побежал дальше. Очень часто случались отказы двигателей. У меня, допустим, загорелся двигатель, когда мы еще тренировались на «Пешках». Обычно, если двигатель загорелся, то через некоторое время он взрывается. Сзади меня сидел курсант, которого я вывозил. Я отключил подачу горючего. А потом штурвал от себя и пошел на посадку под большим углом, а там поле - пахота. Со старта видели, что самолет с дымом пошел к земле, потом облако пыли. Решили, что мы взорвались. А мы сели, и давай песком закидывать двигатель. Затушили, сели на плоскости и сидим курим. А она едут все на машинах, думают, собирать обломки: «Вы что курите?!» А потом привезли нас на старт. Акшаев был командиром учебной эскадрильи, а учебная эскадрилья была больше полка. Построили всех. Меня Гриша вызывает: «Молодец, все правильно сделал. Снимаю все ранее наложенные взыскания и три дня отпуска». Старшине говорит: «Хочет спать, пусть, спит. Гулять - пусть гуляет». Никакого контроля со стороны офицеров. Один день я побродил и пошел проситься летать.

- А.П. Про «Бостоны» хотел спросить. Не переделывали носовую часть, не застекляли?

- Нет. У нас не делали. Почему? Потому что это малоэффективно. Убрать столько пушек, пулеметов, посадить штурмана? Пусть сидит там, сзади. Сделали ему стеклянный колпак, блистер такой. И он туда, голова только торчит, смотрит. Он все видит и двигатели и как торпеда пошла. И потом ему, как говорится, страшно. Не больно рвались. А тут все-таки сзади. Если приходило одна или две машины, то отдавали командиру полка Орленко. Он не летал.

- А.Д. Оставляли носовое вооружение и пользовались им при атаке на транспорты?

- Да. А как же?! Тот мачтовик идет, маневрирует и лупит из пушек и пулеметов. А нам оружейники ставили 50 процентов боекомплекта трассирующих. И когда начинают стрелять, такое впечатление, что летит сноп огня.

- Как он погиб командир полка Федор Андреевич Ситяков

- Был туман, видимость, если смотреть на земле метров 500, дальше не хрена не видно. Командир полка решил послать в связи с погодой одиночные экипажи. Орленко, зам. командира полка, командир эскадрильи Мещерин, и меня зам.командира эскадрильи. Три человека, которые могли летать в сложных условиях. Я здорово летал, сам удивлялся, и сейчас удивляюсь. Короче говоря, пришли мы, доложили командиру полка. Он говорит: «Орленко, вы пойдете первым, потом Мещерин и Борисов третьим». Орленко говорит: «Товарищ командир, у меня что-то живот болит, я не могу». Он говорит: «Вон отсюда. Сам полечу. Я взлечу, посмотрю, как обстановка и дам вам по радио команду». Потом взлетел и дал команду: «Отставить, ни один самолет в воздух не выпускать». И ушел. Возле Риги нашел транспорт. А там погода была лучше, и потопил этот транспорт. Дал по радио, такие-то координаты, потоплен такой-то транспорт. Возвращаюсь. Прилетел, прогудел над аэродромом. Там ни хрена не видно, ни леса, ничего. Принимает решение, пойти в Финский залив, и пробить облачность там. И пошел в туман, туман сливался с водой. Ничего не видно. Как шел, так врезался. Он погиб, штурман погиб, а капитана Черкашина, начальника связи полка, выбросило. Но когда выбрасывало, оторвало ноги. В это время там были рыбаки, оказали ему первую помощь. Перевязали ноги и быстренько в Ленинград. Потом его вчистую списали. А Орленко остался за командира полка. Больше ж кого назначить?!

Отношения у меня с ним не сложились. И началось. Как только сложное задание, он меня сует. А я летаю. У меня 12 кораблей потопленных, а 13-й линкор. Он меня все время гоняет и гоняет. Тут даю так, идет транспорт, полторы тысячи тонн и в охранении 3-4 корабля. Он меня вызывает: «Ваша задача, потопить этот транспорт». - «Есть!». И побежал. Со штурманом поговорили. Как заходить будем. Должен был лететь четверкой. Ждем команду, вдруг раздается звонок, Орленко говорит, через сколько вы можете вылететь на задание в район этой цели и навести на группу и сфотографировать результат удара. Мы побежали к самолету. Техники сразу сняли чехлы, колодки из-под колес. Я сразу стрелку-радисту сказал, не связываться, пока мы не придем в район цели. Он говорит, командир, а почему. А то еще передумают, вернут нас. На психику все равно действует. Короче говоря, пришли мы в район цели. Я один полетел на разведку. Без торпеды, бомб, только с фотоаппаратом. Радист кричит мне, командир, командир. - Что такое? - Орленко в воздухе, идет с группой. Я говорю штурману, ну, давай, наводи Орленко на цель. А мы уже в районе цели, ходим вокруг нее. Ходим высоко, чтобы не достали их снаряды. Он нам не отвечает. Не отвечает, давай, радиограмму на штаб ВВС. Дали радиограмму, так и так, нам не отвечают. А ВВС с ним связь держит. Короче говоря, нашел он рыбацкие шхуны. А них тоже стояли пушки. Он атаковал эти рыбацкие шхуны, ничего им не сделан.

Обычно мы на них не нападали. Торпеда дороже стоит. А потом маленькое судно, торпедой не попадешь, смысла нет. Это цель для штурмовиков, истребителей. Шанс самому погибнуть гораздо больше, чем по ним попасть.

Эрликоны начали стрелять и один экипаж сбили. Они ушли. Мы соответственно зафотографировали корабли и ушли домой. Оказывается, что получилось. Командир дивизии заметил, что меня суют во все дыры. Это было в конце войны. Короче говоря, нет и нет командир полка, день - нет. Два - нет, три - нет, четыре - нет, как в воду канул, и нигде нет командира полка. И никто не знает, где командир полка. Оказывается, командир дивизии узнал, что он меня хочет убить, грубо говоря, подставить. Он приезжает. В этом время Мещерин присутствовал при разборе, при этом разговоре. Получили точку? - Да. - Какое ваше решение? - Мое решение - утопить этот транспорт, посылая четверку. - Оттуда же тучи идут. Слушайте мой приказ. Борисова послать на доразведку, с целью наведения группы на этот корабль. А эт руппу поведете вы, с задачей потопить этот транспорт. А я жду здесь результаты. Он его после этого вылета здорово ругал, говорит, тебя судить надо, но учитывая то, что летный состав полка потопил большое количество кораблей, 100 кораблей за год. Короче говоря, говорит, 5 суток ареста, на гауптвахту. Командира полка на гауптвахту. Вот почему его 5 дней и не было. После этого ему приказали так, впредь экипаж Борисова на задания не посылать, если даже будет приказывать начальник штаба дивизии, только он сам пожелает лететь, пожалуйста, путь летит.

- А.П. Ваш штурман, Рачков Иван Ильич, когда Героя получил?

- За потопленный корабль летчик и штурман оба получают орден Боевого Красного знамени, а стрелок-радист медаль «За Отвагу» или орден Красной Звезды. Рачков на один орден отставал - у меня четыре, а у него три. Как-то приехал представитель штаба флота по вопросам награждения. Рачков ему задал вопрос: «Вот, смотрите, летчик и штурман должны получать за потопление корабля одинаковое количество орденов. У меня командир получил 4 ордена Красного Знамени. А мне дали только три. Почему так получается?» Тот себе записал. Говорит: «Я разберусь». Прошло дня два или три, приходит приказ, ему четвертый орден дали. Конько, это штурман Богачева, тоже имел четыре ордена Красного Знамени. Героя мы получили все вместе, одним приказом - я, Рачков и Богачев. А Конько не получил. Почему? Оказывается, в наградном отделе работал однокурсник Конько, который не пропустил его наградной лист.

- А.П. После пяти потопленных транспортов вас не награждали?

- Нет. Даже после линкора ничего не дали. Все экипажи наградили, а меня нет. Но и хер с ними, зато жив.

- А.П. Экипаж у вас дружный был?

- Я белорус, штурман украинец, а стрелок-радист Саша Демин русский. Полный интернационал.

- А.Д.Какие у вас были отношения после войны?

- Демин после войны на гражданке работал радистом. Заболел раком и вскоре умер. А с Рачковым мы здесь в Ялте жили. Года три тому назад умер.

- А.П. 1-й Гвардейский полк и вы примерно одни и те же задачи выполняли, как у вас с ними складывались взаимоотношения?

- Никаких претензий и трений не было, дружеские отношения были. Они интересовались, что мы делали, как потопили, советовались с нами.

- А.Д. Вам приходилось летать на топмачтовое бомбометание.

- Я только торпедоносцем летал. Я же начальство (смеется). Топмачтовики - простые летчики, которые обеспечивают мои действия.

- А.П. Под «бостон» теоретически можно было повесить две торпеды, у вас это не практиковалось?

- Такое несколько раз применили только на Северном флоте. От этого отказались, потому что дай бог одну унести. На близкое расстояние можно взять две торпеды, за счет бензина. Две торпеды это уже перегрузка. А потом маневренность самолета ухудшается, а после сброса надо же маневрировать. На Балтике это ни разу даже не пробовали.

- А.Д. Вы не видели, чтобы под штурмовики вешали торпеды?

- Я не видел. Ходит типа сказки. Даже теоретически это невозможно. Не потащит штурмовик. Торпеда весила около тонны. Штурмовик не возьмет тонну. Вот Ил-4 - этот мог брать.

- А.Д. Расскажите про вылет на линкор «Шлезиен» 4 мая 1945 года.

- Короче говоря, когда встал вопрос вылета на линкор, то вылетало две группы. Первую группу старший лейтенант Фоменко повел. А вторую группу повел я. Пять топмачтовиков с полутонными бомбами и я с торпедой. Макарихина, Орленко отправил для наведения. Погода была паршивая. Мы только взлетели, только прошли, он отошел от меня на полтора километра, я его потерял из вида. Тогда даю сигнал, наводчику, что его не вижу. Он мне объясняет, где он. Но я же с группой не могу искать. Я действую самостоятельно без наводчика. В штабе этот разговор тоже слышат. Мы атаковали. Видимость, конечно, была паршивая. Линкор пытался уйти от удара, сесть на мелководье. Фоменко бросает, у него торпеда зарылась в песок, стала бурлить. Моя торпеда пошла и истребители, которые сопровождали нас, кричат: «Торпеда пошла». Потом взрыв. Все передали. Мы уже после торпедирования, второй заход уже не могли сделать. У меня штурман успел сфотографировать момент взрыва. А разведчики сверху фотографируют. Корабль идет и все. Фактически пришел и сел на мель, так там и остался стоять. На следующий день создают комиссию, с целью определения, что же попало в линкор. Заключение комиссии, что обнаружил там то, такой площади дырку, отверстие, предположительно, в результате взрыва торпеды или тысячекилограммовой бомбы. А тысячекилограммовых бомб никто туда не возил. Стало быть только моя торпеда!

- А.Д. Не хотелось пересесть на истребитель?

- Я длинный, а в истребители брали, которые поменьше ростом. Не думал тогда об этом. Мое стремление было быть летчиком. А на чем летать все равно.

- А.Д. Мины вы ставили?

- Я мины не ставил. На постановку мин летали Мещерин, Орленко, Тимофеев. Три экипажа, которые специализировались на постановке мин. Причем они их ставили в ночное время, а я ночью тогда не работал.

- А.Д. Как погиб экипаж Башаева?

- Башаев и Арбузов погибли в конце апреля. Мы видели с аэродрома, как их убивают, и ничего не могли сделать. Их сбили зенитки корабля, который они потопили. Они приводнились. Послали два торпедных катера. Они пришли, подобрали весь летный состав. А в это время в воздухе Ла-5 баражировали. Со стороны солнца зашли 4-е «Фоке-вульфа-190». Они похожи на Ла-5. Эти обрадовались - смена на 5 минут раньше пришла. Помахали и умчались. А эти зашли с бомбами и пушками и потопили эти два катера.

- А.Д. Летали в спасательном жителе?

- Всегда.

- А.Д. С Богачевым было у вас соревнование?

- Да. Он меня обогнал на один корабль. Он закончил с 14-ю потопленными, а я с 13-тью.

- А.Д. Что Вы делали над Берлином?

- После войны летели по маршруту.

- А.Д. Торпеду с какой дистанции бросали?

- Бросали с 600-800 метров, а бывало и с 1200, это если зениток много. Что получается? Я сбросил торпеду, самолет на 1000 килограмм становится легче и «вспухает». В этот момент надо прижимать его к воде, кто это дела, тот остался жив, а кто «вспухал», набирал высоту, тех убивали. Прижимались к воде так, что винтами ее касались. Вот тогда выходили из боя без повреждений. Все трассы идут сверху. Потихонечку, блинчиком разворачивайся, отошел на 1500-2000 метров, тогда можно набрать высоту. Если не успел развернуться, перескакивай через корабль. Перескочил и снова прижимайся.

Другой раз выходишь с атаки и получается, по тебе стреляют, но стреляют выше тебя, а впереди вода бурлит от разрывов, вынужден идти на это. И как только проскочил, там уже не страшно.

- А.Д. Бывало такое, что немцы стреляли из главного калибра, чтобы водяные столбы ставить?

- Это только на подходе. Артиллерия крупного калибра ставила водяные столбы на большом расстоянии от цели. Маневрировали среди столбов. Бывало, что наткнется самолет на столб…

- А.Д. С какой дистанции от цели начинался боевой курс?

- В тот период времени у нас не было никаких прицелов. Впереди делали пластинку из целлулоида, ноль и потом деления. Самодеятельность. Все на глаз. Вот почему я в первом вылете промазал и торпеда, прошла по носу. Конечно непосредственно перед сбрасыванием, никаких маневров. Торпеду мы бросали на скорости 190 миль где-то 190 миль (примерно 300 километроввчас). Меньше нельзя. И высота 30 метров. Больше ни в коем случае, можно сделать 25 метров, лучше будет. А если выше сбросишь, то торпеда войдет в воду под большим углом и пока ее гироскопы на поверхность выведут, она сделает глубокий «мешок» и может поднырнуть под корабль. Такое было - дальше побежала и там утонула. Все - пропала торпеда.

Боевой курс продолжался 10-15 секунд. Это все на практике отрабатывалось, летчик должен это все чувствовать. Почему меня и Богачева считали мастерами торпедных ударов. Идем, бросаем, знаем, как, куда, чего и сколько. Тут даже трудно объяснить.

- А.Д. Сколько в эскадрильи торпедоносцев?

- Я, Богачев, командир - три и еще пара человек. Человек пять. Остальные топмачтовики. Молодые.

- А.Д. Впереди у вас пулеметы, пушки стоят, в какой момент открывали огонь по кораблю?

- Топмачтовик с 1000 метров начинает стрелять. Бросает примерно с расстояния 250 метров. Они всегда проскакивали или по носу, или по корме корабля. А кто и напрямую.

Я не мог стрелять, потому что у меня всегда впереди самолет.

- А.Д. Фактически он выполнял роль отвлекающего?

- А.Д. Потери среди торпедоносцев меньше чем среди топмачтовиков?

- В первое время потери топмачтовиков были больше. А потом, когда они раскусили, так они топмачтовиков не трогают, а бьют по торпедоносцам.

- А.Д. Что вы можете сказать о Полюшкине?

- У него четыре Ордена Красного Знамени, но это был безалаберный летчик. Что-то невероятное! Никаких правил не соблюдал. Машина болталась, как хочешь! Но именно поэтому по нему было трудно стрелять. И он выходил из боя за счет безалаберного полета. Как проверять технику пилотирования - это ужас!

- А.Д. Приметы, предчувствия, суеверия были?

- Никаких предчувствий у меня не было. Никаких талисманов. И водку редко, когда пил. Только когда взбучку дадут, а еще если кто-то погибнет, то 100 грамм выпивал за ужином, а потом в казарму. Жили все вместе, квартир не было. Летчики, офицерский состав отдельно. Стрелки-радисты, срочной службы, тоже отдельно. Технический состав тоже отдельно.

- А.Д. Стрелки и летчики в одной соловой питались?

- В одной. Один ряд столов, второй ряд и третий ряд. В двух рядах летчики и штурмана питаются, а третий ряд срочная служба. Рядом. По точно такой же норме.

- А.Д. Женщины в полку были?

- Были. Бывало, что получали такие письма из дома: «Что там нет мужчин что ли? Ты давай, ребенка заимей и отправят домой». По беременности уезжали, но немного. У нас для них условия хорошие были. Они обычно в штабе работали писарями. Книжки оформляет, полетные листы и прочее.

- А.Д. Что делали в свободное время?

- Его почти не было. За день так намотаешься, что еле до койки дойдешь. Поужинаешь и спать.

- А.Д. Танцы были?

- Когда плохая погода. С солдаточками, были военнонаемные в БАДе, обслуживали они. С этими, пойдешь, потанцуешь. Кино смотрели. Каждый вечер крутили кинофильмы. Кто во что горазд.

- А.Д. Что для вас война?

- Это самая настоящая опасная, тяжелая работа. Когда боеприпас подвешивали, то удовольствия мало. Это естественно.

- А.Д. Домой письма писали во время войны?

- Мать и сестра были в оккупированной территории. Дом наш разобрали. Фактически я их нашел после войны.

- А.Д. Поиск целей осуществляли на какой высоте?

- До 50 метров не больше. С 50 метров перейти на 30 можно, а если выше подняться, то потом надо перестраивать зрение - трудно определить высоту над морем.

- А.Д. Что считалось боевым вылетом?

- Когда идешь на задание. Даже если цель не нашел все равно считалось боевым вылетом.

- А.Д. Доводилось вам с торпедами садиться. Взлетели, полетали, цель не нашли, торпеду обратно привозили?

- Да. Раза два садился. Посадка с торпедой не представляла собой никакой опасности. Для того, чтобы она взорвалась, должна в воде пройти метров 100. В носовой части, где 300 килограмм взрывчатки, крыльчатка есть.. Когда она в воду вошла, за счет трения, эта крыльчатка сворачивается. Как только она свернется, то приходит в боевое положение. А для того, чтобы сбросить торпеду не в воде, а на суше, аварийно, то высота должна быть не менее тысячи метров. Когда ее на высоте 1000 метров сбросишь, чека выдернется, она падает, за счет воздуха крыльчатка сворачивается, потом ударяется об землю и взрывается. Ее можно использовать как бомбу.

- А.П. Ночных вылетов на торпедные атаки не было?

- Нет. Бывало вылетали утром, еще темно, пока идем, уже рассвет в районе объекта. После войны мы тренировались, торпедометание в ночное время по лунной дорожке. И вот спускаешься на высоте 30 метров, и идешь по лунной дорожке на корабль. На «бостонах» были хорошие альтиметры. Можно снизиться даже до 10 метров. Точность их была большая, до нуля.

- А.П. Локаторы применяли на Бостонах?

- Не было у нас. После войны 4 года ночью летали, а на пятый год меня списали из боевой авиации, годен только в легкомоторной и транспортной авиации.

- А.П. После потопления «Шлезина» были боевые вылеты?

- Были. По-моему, 2 вылета. Вылеты были с боеприпасами с торпедами, с бомбами ходили на патрулирование. Загоняли немецкие корабли в порты, чтобы они сдавались. Как только объявили конец войны, они все ушли в море, только бы не советским достаться.

- А.П. Как оценивали потопленный транспорт?

- Если потопил и не сделал фотоснимки, корабль считался поврежденным. Независимо оттого, что весь экипаж подтверждает, другие экипажи подтверждают, истребители сопровождения подтверждению потопление, все равно считают, - поврежден и все. Никаких гвоздей.

- Как вы относились к сухопутным, армейским летчикам?

- Нет. Иной раз садились на военном аэродроме. Спрашивают: «Как вы летаете над морем на сухопутном самолете? Если мотор откажет, что будешь делать?» - «Буду лететь на одном моторе. Выпью 100 грамм спирта и полечу дальше». - «А если 2-й мотор откажет?» - «Выпиваю второй стакан, а после двух стаканов и море по колено». Так шутили. Отношения были нормальные, трения никакого не было. Я «бостон» освоил до совершенства. Как-то поспорили, что я сяду основным колесом на фуражку. Для меня это было просто. Я говорю: «Фуражку - это маловато, положи туда еще часы». Я зашел, раз, колесом, только осколки полетели. Взлетал я так. Ставлю триммер слегка на пикирование и пошел разбег. Чувствую, что можно машину отрывать, но колеса еще касаются. Я шасси убираю и она летит. Со стороны впечатление, что я убрал во время взлета. Взлетели девяткой, первый разворот надо делать, уже вся девятка в строю. Я задницей чувствовал свою машину.

- А.П. Бортовой номер своей машины помните?

- Я всегда летал на одной, 27-й.